Два года подряд я писала во ФСИН и в прокуратуру о нарушениях условий отбывания наказания в ОИУ-25 ГУФСИН по Красноярскому краю. И два года подряд приходили ответы в духе «все хорошо, прекрасная маркиза!». И вдруг оказывается, что не все в порядке.

Вчера мне незаконно отказали в длительном свидании с формулировкой «в связи с проведением ремонтных работ в КДС». И это при том, что в ответах мне неоднократно (в т.ч. всего 4 месяца назад) сообщалось, что все ремонтные работы проведены, и помещение для проведения свиданий полностью соответствует нормативам. Помощник начальника ГУФСИН по соблюдению прав человека в УИС Г.И. Звольская по телефону убеждала меня, что при посещении учреждения лично видела, что в комнатах свиданий прекрасные условия. А потом вдруг (!) выяснилось, что проблемы действительно есть.

Появилось подтверждение, что нынешний ремонт был затеян исключительно ради того, чтобы выжить меня. И решение это принято на уровне ГУФСИН по Красноярскому краю. Ни о какой работе по утеплению помещения (чего я добивалась последние полгода) речи не идет. В дежурной части висит объявление о прекращении свиданий всего лишь в связи с «косметическим ремонтом». У ГУФСИН даже хватило наглости вывесить на своем сайте информацию о закрытии в колонии-поселении ИК-23 комнат свидания. Хотя по телефону сотрудники управления отвечают, что понимают всю незаконность отказа в предоставлении свиданий.

А потом мне отказали еще и в краткосрочном свидании с формулировкой «отсутствует помещение для проведения краткосрочных свиданий». Хотя раньше я сообщала о наличии такой проблемы. А мне отвечали, что в колонии-поселении есть все, что предусмотрено законом.

Глава приехавшей после моих публикаций комиссии В.И Малышко искренне возмущался тем, что в учреждении есть какие-то проблемы с подписанием заявлений на свидания. Хотя я неоднократно обращалась с жалобами о том, что у осужденных заявления не принимаются, а если и принимаются, то выкидываются. Кстати сказать, на отданные в присутствии В.И Малышко заявления мужа (начальнику ОИУ-25 И.А. Рожневу и начальнику ИК-23 И.В. Кузнецову) не то что не поступили ответы, их даже не зарегистрировали.

За две недели до моего приезда в учреждении была комиссия из управления. И тоже все было прекрасно. Неоднократно приезжал по нашим жалобам прокурор по надзору. И ему не удалось выявить никаких проблем. Возможно потому, что здесь ведется активный «распил». В прямом смысле слова – осужденные пилят государственный лес. И очень сложно сказать, сколько от этого «распила» получает государство.

Глава МВД В. Колокольцев ввел принцип ответственности начальника за проступки подчиненных. Несколько образцово-показательных увольнений руководства за нарушения закона подчиненными – и ситуация в полиции постепенно начала налаживаться.

Первый заместитель ФСИН России (второе лицо в тюремном ведомстве) А.А. Рудый заявил мне «я своих сотрудников через колено ломать не буду». Сотрудники его отблагодарили за столь лояльное отношение. В своей безнаказанности они обнаглели настолько, что уже в глаза смеялись: «да жалуйтесь сколько хотите, мы все равно отпишемся». А потом и вовсе перестали отвечать на письменные запросы. Когда мы стали говорить, что выйдут публикации в СМИ, сотрудники смеялись еще больше: «Ну хоть прославимся». Принимавший по телефону доверия звонок о нарушении закона (в виде отказа в свидании) дежурный ГУФСИН хихикал и пытался что-то объяснять мне, начав с панибратского «девушка…», хотя я представилась по имени-отчеству.

Все два года так называемые «проверяющие» и «руководящие» сотрудники получали зарплаты, премии, командировочные. А зарплаты у руководящих сотрудников весьма немаленькие – от 80 тыс.руб. и выше. Страшно представить, сколько государство потеряло на их содержании. Наших с вами денег. Тюремное ведомство не просто разбазаривает бюджетные деньги, создавая видимость эффективной работы. Оно губит наших с вами сограждан, своей халатностью и незаконными действиями окончательно превращая их в преступников.

ФСИН России занимает в бюджете страны 6-ю строку по объему финансирования. В 2015 г. бюджет ведомства на 40% превысил бюджет Министерства здравоохранения. Тюремное ведомство, где содержится 650 тысяч человек, получает всего в полтора раза меньше денег, чем Министерство образования, которое обучает около 14 миллионов школьников.

И они еще смеют заявлять осужденным – вы совершили преступление, поэтому заслуживаете такого отношения. Это заявляют люди, которые нагло грабят государство, не выполняя той работы, которую государство им доверило и за которую хорошо платит.

Сама я продолжу жить в гостинице до тех пор, пока нарушения закона не будут устранены, и мне не предоставят длительное свидание. В конечном итоге все затраты на проживание все равно покроет ФСИН. Как только вернемся домой, начнем активно судиться. И совсем не в местном Тайшетском суде, находящемся слишком близко к «распилу», и принимающим подозрительно много неправосудных решений. За восемь лет нам наотвечали столько (и такого), что хватит еще на восемь лет судебных тяжб.

За 2014-2016 годы мне прислали 8 ответов о том, что в комнатах свиданий в колонии-поселении все прекрасно:
— 28.07.2015 начальник управления воспитательной, социальной и психологической работы ФСИН Росси А.А. Новиков (ответ во исполнении поручения руководства ФСИН о тщательной проверке учреждения ОИУ-25)
— 02.03.2016 заместитель начальника ГУФСИН по Красноярскому краю Родионов В.В.
— 07.02.2016 начальник ИК-23 ОИУ-25 ГУФСИН по Красноярскому краю Кузнецов И.В.
— 25.12.2014 заместитель начальника (сейчас начальник) ГУФСИН по Красноярскому краю Н.Л. Васильев
— 31.12.2014 начальник УБ ГУФСИН по Красноярскому краю В.И Малышко
— 17.03.2015 ВРИО заместителя начальника ГУФСИН по Красноярскому краю В.И Малышко
— 08.05.2015 заместитель начальника (сейчас начальник) ГУФСИН по Красноярскому краю Н.Л. Васильев
— 15.01.2015 Заместитель Нижнепойменского прокурора по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях В.В. Майоров.

Прошу считать это официальным обращением в контролирующие органы, проверить на соответствие занимаемой должности всех указанных в статье должностных лиц как не исполняющих свои прямые должностные обязанности. Прошу также повторно проверить все доводы, приведенные в моих обращениях во ФСИН России, ГУФСИН по Красноярскому краю и Прокуратуру по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях за 2014-2016 гг.

Выдержки из ответов:

Информация с сайта ГУФСИН по Красноярскому краю:

http://24.fsin.su/priem-grazhdan/3-4.php

Отказы в предоставлении свиданий:

26.07.2016

Тюремное ведомство продолжает попытки прекратить мою журналистскую деятельность. Поговаривают, что мы создали слишком большой резонанс статьями о реальных условиях в «образцово-показательном» Красноярском крае.

Если вчера были только попытки отобрать средства связи и ограничить выход за пределы комнат длительного свидания в колонии-поселении, то сегодня – со свидания просто выгнали.

Прямо с утра тюремное начальство заявило, что вечером я должна уехать. Потому что начинают ремонт в комнатах длительных свиданий. Предоставить другое помещение для свидания отказались. Причем только нам, соседей переселяют за пределы учреждения. А нас переселять не будут, так как муж «злостный» – месяц назад он был незаконно признан администрацией учреждения злостным нарушителем режима содержания. Непредставление свидания абсолютно незаконно – в УИК такие основания как «ремонт помещений» для отказа в свидании не предусмотрен. Это все равно что вам откажут в медицинском обслуживании только на том основании, что в соседней больнице идет ремонт.

Администрации учреждения нужно было во что бы то ни стало от меня избавиться – в августе здесь ждут комиссии из Генпрокуратуры и ФСИН России. Есть вероятность, что не последнюю роль в приезде этих комиссий сыграли мои публикации и мои обращения. И абсолютно точно, что приезд комиссий буду освещать, и в работе комиссий постараюсь поучаствовать. Поэтому меня надо было удалить отсюда.

Я уехала не домой, а в гостиницу. Очень хочется поучаствовать в работе комиссий. Когда уезжала, зам начальника колонии-поселения Машуков спросил у мужа: «И что, она будет одна в поселке жить? Не боишься?». Я не могу расценивать эти слова иначе как прямую угрозу. Тем более что сразу же следом за мной в гостиницу приехали оперативники из объединения. Поинтересовались, сколько людей здесь живет, сколько стоит проживание, и уехали. То есть ясно дали понять, что следят за мной. И в их благих намерениях я что-то очень сильно сомневаюсь.

Если честно, страшно. Тут тайга, человек запросто может пропасть. Несколько месяцев назад здесь до полусмерти избили прокурора. Иногда люди пропадают без вести. Особенно те, кто слишком сильно отстаивал свои права – освобождаются, а потом не доезжают до дома. Страшно и за себя, и за мужа.

Вы хоть представляете, что тут происходит с другими родственниками осужденных, не говоря уж об осужденных? Если даже мне с моей журналистской корочкой, неоднократно встречавшейся с руководством ФСИН, лично знакомой с членами Совета по правам человека при Президенте России, не удается избежать беззакония?

ФСИН – это не просто какая-то частная шаражка или мелкое государственное учреждение, чтобы нарушения закона в нем оставались незамеченными. Тюремное ведомство – это государственная структура, где наказание отбывают люди, нарушившие закон и направленные на исправление. Эта система так и называется – исправительная. Как вообще может выполнять функции исправления ведомство, грубо нарушающее закон и права человека?

25.07.2016

Уже более месяца я провожу журналистское расследование и собираю информацию о ситуации в тюремной системе в рамках работы площадки «Модернизация пенитенциарной системы» Общероссийского гражданского форума, результаты которой будут презентованы в ноябре 2016 г. Легенда – длительное свидание в колонии-поселении, место – п.Новобирюсинский ОИУ-25 ГУФСИН России по Красноярскому краю.

Для выполнения своей работы ежедневно выхожу за пределы исправительного учреждения. Зарисовки с натуры публикую в «блоге жены арестанта»: на сайте Института проблем современного общества, на Гулагу.нет и на Эхе Москвы. По комментариям и личным сообщениям изучаю общественное мнение и распространенность выявленных мной проблем для системы в целом.

Мои публикации не остались незамеченными тюремным ведомством. Разбираться с нарушениями в исправительном учреждении уже приезжала комиссия из ГУФСИН по Красноярскому краю. Часть проблем была устранена сразу, еще часть пообещали устранить в ближайшее время. Глава комиссии полковник В.И. Малышко также лично гарантировал, что работать мне мешать не будут. И не мешали, пока не столкнулась с заместителем начальника по БиОР ОИУ-25 Д.А. Вольфом.

Накануне вышла моя статья о том, как в ГУФСИН по Красноярскому краю унижают и оскорбляют родственников осужденных. Задала Д.А. Вольфу вопрос о том, почему в его учреждении грубо нарушаются права родственников, привела несколько примеров с фамилиями. Поинтересовалась, почему указанные ему еще в марте нарушения пришлось устранять в июне с привлечением комиссии из Красноярска.

Вместо ответа Д.А. Вольф потребовал от меня документ, дающий мне право выступать в защиту других людей. Получив документ о том, что я являюсь представителем СМИ, Д.А. Вольф тут же попытался ограничить мою журналистскую деятельность. Запретил выходить за пределы комнаты длительных свиданий и предпринял незаконную попытку изъять средства связи, которые хранятся и используются мной исключительно за пределами исправительного учреждения. То есть не просто лишить меня моего рабочего инструмента (ноутбука), но и фактически получить к нему доступ. А затем лично сходил и запретил проживающим в поселке гражданским лицам брать мой ноутбук на хранение, угрожая, что создаст им проблемы.

При этом закон дает осужденным колонии-поселения право проживать вместе с семьей, другие родственники находятся на свидании за пределами исправительного учреждения. Незаконно удержать в запираемом помещении пытаются только меня, ограничивая в возможности сбора информации и доведения ее до сведения общественности, что явно связано с моей журналистской деятельностью. Причем существует большая вероятность, что случившееся – не просто прихоть конкретного сотрудника, а системный подход тюремного ведомства к прессе в целом.

И это при том, что вопрос о недопустимости ограничения журналистской деятельности систематически поднимается на самом высшем уровне, в том числе на уровне гаранта Конституции Президента РФ.

Прошу считать это официальным обращением в контролирующие органы, проверить на соответствие занимаемой должности и привлечь к ответственности допустившего нарушения закона о СМИ должностное лицо заместителя начальника по БиОР ОИУ-25 ГУФСИН России по Красноярскому краю Д.А. Вольфа и прекратить препятствовать деятельности журналиста.

Вот уже почти месяц я нахожусь на свидании у мужа в колонии-поселении Новобирюсинска (ОИУ-25 ГУФСИН по Красноярскому краю). Мужа на день отправляют на работу. Обосновывают тем, то в колонии-поселении работать обязательно. Мы спорить не стали. Так даже лучше. У меня появилось больше времени на свою работу. Ведь должен же кто-то зарабатывать деньги, пока муж «работает» в колонии за 1,5 тысячи рублей в месяц. Работаю в комнате ожидания свиданий. Хорошо, что современные технологи позволяют многое делать, имея при себе ноутбук и интернет-модем.

Кстати говоря, правозащита для меня – это хобби, финансируемое мной же за счет моей основной профессии – исследовательской деятельности в сфере строительства (пояснение для тех, кто думает, что всё и всех можно купить за иностранные деньги).

После комиссии, приехавшей вслед за моими публикациями в СМИ, нас обходят стороной. Но только нас. На остальных женщин смотреть больно.

На свидания приезжают в основном женщины. Чаще жены, раже – мамы. Тащат на себе баулы. Обычно с едой, но иногда приходится везти еще и посуду с постельным бельем. Не потому что «со своего есть приятнее» (как выразилась одна из сотрудниц колонии, чтобы обосновать отсутствие посуды), а потому что выделенного тюремным начальством или нет, или катастрофически мало, или оно в ужасном состоянии.

Тащат на себе килограмм по 40-50. Чтобы хватило и на свидание, и на передачу. Ведь после свидания их любимый мужчина сможет вынести с собой целых 20 килограмм домашней еды (конечно, если положена передача).

Ждать самого свидания приходится по 4-6 часов. Сотрудникам ведь торопиться некуда. Для них женщины арестантов и их дети – недолюди, их не жалко, они могут и подождать. Пару дней назад девушку с грудным ребенком, приехавшую из Амурской области, запустили на свидание в ИК-23 в час дня. При том, что поезд пришел в полшестого утра. Девушке пришлось грудью кормить ребенка прямо в комнате ожидания.

Здесь не имеет никакого значения, сколько стоит твое время. Это там, за забором, государство пытается экономить время граждан, организовывая онлайн запись или оказывая услуги в электронной форме. А здесь всем плевать, сколько времени ты просидишь на диванчике. Скажи спасибо, что это мягкий диванчик, а не жесткая деревянная скамья.

Во время ожидания кто-то разговаривает, кто-то спит сидя, кто-то разворачивает конфеты. У тюремного ведомства есть куча технических средств для того, чтобы предотвратить пронос в колонию запрещенных предметов. Но зачем их использовать? Гораздо проще заставить родственников снять со всего обертки. А потом еще потыкать в продукты ножом, вскрыть все консервы и все тетрапаки, поломать часть сигарет, пересыпать всё сыпучее (так бережно упакованное производителем для обеспечения сохранности) в прозрачные тонкие пакетики, при этом рассыпав половину.

А потом – личный досмотр. Его «тщательность» зависит от бессовестности администрации учреждения. Забывающей, что досмотр и обыск – это совсем разные вещи. И что досмотр предполагает только прощупывание одежды (как в аэропорту). Но никак не раздевание до гола. Говорят, в некоторых колониях даже стоят гинекологические кресла для прибывающих на свидание женщин. Не знаю, не видела. Но с женщиной, которую заставили раздеться до гола, встречалась. Ей даже в трусы залезли. В прямом смысле слова. Оторвали ежедневную прокладку, чтобы проверить, не спрятано ли под ней что-нибудь запрещенное. Эта замечательная колония называется – ИК-6 Красноярского края. Кстати сказать, во ФСИН России это учреждение считается образцово-показательным.

Сотрудники говорят – тщательный досмотр делается для предотвращения проноса в колонию запрещенных предметов. Да ничего подобного. Ведь после выхода со свидания каждого осужденного тщательным образом обыскивают. Именно обыскивают, а не досматривают. А в колониях все равно появляются запрещенные предметы. Чаще всего пронесенные за взятку сотрудниками.

Но это еще полбеды. Ведь на свидание просто могут не пустить. Просто потому что администрации так захотелось.

Для гражданских жен свидание – это всегда лотерея. По закону им дается свидание только с разрешения начальника учреждения. И не то, чтобы женщины не хотят выходить за зэков замуж. Зачастую в колонии это сделать непросто, да и правовые последствия останавливают. У многих осужденных есть иски, в любой момент к его законной жене могут прийти судебные приставы, чтобы отобрать ее имущество в уплату его долга. Да и других причин чтобы не регистрировать брак бывает предостаточно.

Но и законным женам не проще. Например, несколько дней назад в ИК-24 на положенное свидание не пустили законную жену, приехавшую на поощрительное свидание. Зашла свиданщица и как отрезала: «Свидание вам положено. Зайдете завтра, сегодня у нас санобработка». Я так понимаю, в переводе на русский «санобработка» означает «уборка». Причем на многочисленных стендах в комнате ожидания самая главная информация – о графике работы комнат свидания и графике санитарной обработки попросту отсутствует. А на телефонные звонки свиданщицы не отвечают – предупредить о приезде невозможно.

Возникло такое чувство, что сотрудникам было просто лень открывать комнату свиданий для одной семьи. Я предложила девушке свою помощь. Сама набрала номер телефона уполномоченного по правам человека в ГУФСИН по Красноярскому краю Звольской, обрисовала ситуацию, а потом передала трубку девушке. Уже по ее виду я поняла, что «уполномоченный по правам человека» защищать ее права не собирается. А отстаивает права «настоящих людей» — администрации ИК-24. Объясняя, почему законной жене, имеющей законное право на свидание с мужем, в этом праве может быть отказано по основаниям, законом никак не предусмотренным. Правда, кое-какие телодвижения сотрудники администрации предприняли. Например, старший инспектор ОИУ-25 (куда входит ИК-24) по безопасности Колесников при мне сказал девушке, что теоретически можно завести их на свидание вечером (и правда, вряд ли кто-то делал санобработку в ночное время).

Но потом про прибывшую на свидание жену осужденного просто забыли. А она побоялась напомнить о себе. Я ее понимаю. Ей было страшно за мужа. Она предпочла провести сутки на диванчике и сократить свидание с трех суток до двух, лишь бы не навредить мужу.

Я и сама была в подобной ситуации лет шесть назад. Прилетела на свидание, а меня не пускают. Якобы у них идет проверка здания комнаты свиданий сторонней организацией на предмет возможности обрушения. Что, серьезно? Эту проверку нужно было проводить именно с пятницы по воскресенье? То есть допустить некую стороннюю организацию на режимный объект в выходные? И отказ в свидании никак не связан с тем, что на протяжении года я активно писала жалобы на администрацию учреждения, которая отказывалась предоставить осужденным возможность звонить домой? И конечно же никто не хотел нам указать на наше место?

Только свидания я все равно добилась. Потому что никаких законных оснований для отказа в его проведении не было. И руководство колонии понимало – если бы мне пришлось вернуться домой ни с чем, я бы в судебном порядке взыскала с них компенсацию за авиабилеты и моральный вред. Правда, сразу же после свидания мужа на 5 суток посадили в ШИЗО. А через несколько лет отказали в УДО. Из-за взысканий, которые на него наложили за то, что мы отстаивали свое право на общение.

На самом свидании сотрудники тоже могут вести себя по-хамски. Например, требовать не запирать двери и приходить в комнаты свиданий с проверкой каждые два часа, светя спящим родственникам в глаза фонариком. Это замечательное место называется п.Курдояки. Там расположена КП-48 ГУФСИН по Красноярскому краю.

А еще могут пытать холодом. Например, в п.Бельняки, где расположена КП-51 ГУФСИН по Красноярскому краю. У которой основным направлением деятельности является медицинское обеспечение осужденных. Знакомая после проведенного там свидания до сих пор не может вылечить бронхит. Говорит, в комнатах свиданий изо рта шел пар.

То же в колонии-поселении Новобирюсинска – когда я приехала на прошлое свидание, в комнатах было плюс 10. Жилую комнату мы прогрели обогревателем, а вот на кухне и в туалетах так и осталось плюс 14. И то только потому что на улице потеплело до минус 15. А когда на улице холодает до минус 30-40, в унитазах вода просто замерзает. Соседи обогреватель себе выбить не сумели, и не сильно успешно пытались согреваться под одеялом. Начальство обещало, что летом помещение комнаты свиданий утеплят и поменяют систему отопления. Уже конец июля, никто ничего делать даже не начинал. Требовать ремонта будет некому: я больше не приеду – у мужа кончается срок. Значит, и следующей зимой родственники будут замерзать.

Большинство из нас безропотно терпит унижения, хамство, грубость. Ведь у них в заложниках наши мужчины. Мы терпим. Мы знаем, что нужны нашим мужчинам. Что они без нас пропадут. Что им больше неоткуда ждать помощи. Мы не плачем – мы не можем позволить себе такую роскошь как слабость. Мы много работаем. Очень много. Муж-заключенный – это очень дорогое удовольствие.

Некоторые говорят: «да наверняка муж оставил тебе наворованное, вот теперь и содержи его». Что, серьезно? То, что осталось от мужа (а чаще всего это вполне легальные деньги), уходит на него же в первые год-два. Эта система – фабрика по высасыванию денег. К тебе, растерянной и испуганной выстраивается целая куча кровососов. Тех, кто обещает за взятку вытащить его из тюрьмы. Тех, кто за адвокатский гонорар гарантирует квалифицированную юридическую помощь, а потом бросает трубку, когда это помощь оказалась совсем не квалифицированной. Тех, кто обещает, что его не тронут в тюрьме, если ты раскошелишься. В тюремной системе даже термин такой есть «коммерческая разработка». Это когда подследственного садят в пресс-хату и просят добровольно переписать имущество или перевести деньги на указанный счет. И наглядно показывают, что бывает с теми, кто не выполняет указаний. Естественно, никакого отношения тюремное начальство к пресс-хатам не имеет. Просто несколько зэков-отморозков совершенно случайно оказалось в одной камере и туда же так же совершенно случайно попадает твой муж. И свой мобильный телефон сотрудник мужу дает исключительно из жалости. И не слышит, как муж диктует тебе адрес для перевода денег и сумму перевода.

Откуда я это знаю? Мой муж прошел через пресса в СИЗО в Ачинске. Тогда я отдала все, что у нас было. Все заработанные нами деньги. И еще взяла у его родителей.

Как и я, большинство жен никаких незаконно добытых денег в глаза не видела. Потому что их просто не было. То, что у нас в тюрьмах повально сидят предприниматели – это миф. Больше половины сидит за насильственные преступления. Это эхо девяностых, когда любой конфликт решался с применением силы. Тех, кто прочно связан с криминальным миром и заработал на этом, в тюрьмах немного. Когда кончается заработанное мужем, в тюрьму начинает уходить то, что заработала ты.

После оглашения приговора расходы немного снижаются. Ты платишь за то, что положено (передачи, переводы, поездки на свидания), а еще – тюремным вымогателям за дополнительные услуги. Большинство из которых и так положено. За внеочередные свидания и дополнительные передачи – чтобы твой мужчина получал их не раз в 4 месяца как это положено, а немного чаще. За поощрения и перевод на облегченные условия. За другие бытовые блага. Например, за возможность ежедневно пользоваться душем и ходить в спортзал без придирок администрации. И за все это опять отдаешь деньги осужденным – у администрации руки остаются чистыми.

Вы же понимаете, что, женщина, прошедшая через унижения, поборы, отдавшая кучу денег, сил, времени, а главное несколько лет своей молодости, никогда не позволит своему мужчине попасть в криминальную среду. Костьми ляжет, но не пустит в плохую компанию. И ее мужчина, видя жертвы любимой женщины, десять раз подумает, прежде чем ввязаться во что-нибудь противозаконное. А ФСИН не понимает. Или делает вид, что не понимает. Иначе зачем тюремное ведомство делает все, чтобы в определенный момент любящие женщины останавливались с криком: «Прости любимый, я больше так не могу! Это слишком тяжело!».

А годы жизни тех, кто не сломался, ФСИН описывает словами «отношения с родственниками поддерживает посредством свиданий, телефонных переговоров и перепиской. Не исключена возможность рецидива». Именно так написано в характеристике моего мужа. В которой ФСИН потребовала добавить мужу 2 года надзора в придачу к 8,5 годам отсиженного срока.

По легенде, некий правитель позволил вынести из осажденного города женщинам все, что они смогут унести в руках. Женщины вынесли на плечах своих мужей. Женам арестантов такой милости не положено.

Вместо заключения. Говорят, что где-то есть места, где к женам арестантов относятся по-человечески. Не знаю. Я пишу про то, что видела собственными глазами или слышала из первых уст. Про Красноярский край. Здесь все делается для того, чтобы разрушить семьи. И не дать появиться новым. Потому что человек, у которого не осталось семьи, с большей вероятностью снова вернется в тюрьму. А чем больше в тюрьме зэков – тем больше финансирование, больше почти бесплатной рабочей силы, выше значимость работающих здесь сотрудников, значительнее нелегальные финансовые потоки.

Самое страшное, что в головном управлении ФСИН в Москве тюремное ведомство Красноярского края считается образцово-показательным. И его «передовой» опыт внедряют в других регионах.

Прошла неделя с моего приезда в колонию-поселение на свидание к мужу. Администрация продолжала делать мелкие пакости. Пошла на прием к начальнику объединения. Удивилась, что меня вызвали даже раньше других ожидавших приема сотрудников. Оказалось, что после моих публикаций из краевого управления приехала комиссия во главе с полковником В.И. Малышко.

Около часа мы подробно обсуждали проблемы колонии-поселения. А в это время муж наблюдал как в комнату свиданий практически наперегонки забегали разные сотрудники. Принесли пятилитровый чайник-термос, посуду, починили телевизор, впервые за неделю провели уборку и т.д.

Решением вопросов с бытовым обустройством комнаты свиданий мы занимались «всего-то» полгода. За это время мне была прислана куча отписок, на мужа наложено три взыскания и признание злостным нарушителем режима содержания по сфальсифицированным основаниям (на что имеются подтверждающие документы, которые мы предоставим уже в московский суд и немного попозже, но пусть для администрации это будет сюрпризом).

А решились все вопросы в течение дня. Приходят на ум строки из песни Наутилуса, на которой мы выросли: «Кто сказал, что бесполезно биться головой о стену?»

Порядок можно и нужно наводить. К сожалению, нам это пришлось делать в одиночку. И мы справились. Мужу до конца срока осталось совсем немного. Обещаем, что после его освобождения не перестанем заниматься проблемами тюремной системы. И наведем порядок не только в отдельно взятой колонии-поселении Новобирюсинска.

P.S. Это не конец истории. Начальство уедет, а мелкие пакости скорее всего продолжатся. И мы вам обязательно об этом расскажем.

Наступил еще один день моего пребывания у мужа на свидании в колонии-поселении в Новобирюсинске. Сегодня нужно было отправить по электронке рабочие материалы. А для этого требовалось выйти за пределы учреждения. Ноутбук и телефон хранятся в поселке у знакомых мужа. Выхожу из учреждения под предлогом посещения магазина (в этой колонии-поселении магазина нет, хотя по закону он и должен быть).
Позвонила в дежурную часть, чтобы выпустили из запираемого помещения комнаты свиданий. Там сказали: «Ждите». Прождала час. К тому времени было уже понятно, что сотрудники делают нам мелкие пакости. И так живем как на стройплощадке, один только душ приходили ремонтировать трижды. Как будто нельзя было управиться за один раз.
Возвращаюсь, а меня к мужу не пускают. Говорят: «Начальник учреждения Кузнецов заявление о продлении свидания не подписал».
Как не подписал? На каком основании? Заявление же было отдано еще вчера. По закону его должны были или подписать, или отказать с указанием причин. А перечень этих причин для законной жены минимален. На месте этот вопрос решить не удалось. Муж остался в колонии, а я пошла обратно – взять мобильный телефон, чтобы звонить в Красноярский ГУФСН.
Долбанный Новобирюсинск. Мало того, что находится на краю географии, от начальства рябит в глазах, а по каждому вопросу приходится звонить в столицу края. Да и там не сильно горят желанием что-то делать. Какой-то начальник на том конце провода сказал, что нужно ждать еще одного начальника, чтобы решить вопрос.
Только положила трубку, позвонил муж. Сказал, что «хозяин» дал добро на мое возвращение обратно. Пока я ходила за телефоном, муж с таксофона дозвонился в Красноярск и заставил-таки их связаться с местным начальством, чтобы решить проблему.
Я приехала к мужу отдыхать. Тем более что закон это позволяет. Но о законе и правах человека в этой богом забытой дыре даже не слышали. У каждого начальника здесь свой личный закон. Куда же смотрят правозащитники, которые в Москве кричат на каждом углу о нарушении прав зажравшихся любителей перфомансов? А здесь две тысячи бесправных осужденных и куча их родственников не имеют никаких возможностей защитить свои законные права.
Не надо забывать, что все эти люди – наши граждане. И даже те, кто сейчас находится по ту сторону забора, рано или поздно вернутся в общество. Как они будут относиться к обществу, которому долгие годы было на них глубоко наплевать?

Шел второй день моего пребывания в Новобирюсинске на свидании у мужа в колонии-поселении.
Проснулась, пошла в душ. Оторванные в душевой кабинке двери никак не хотели закрываться. Так как горячей воды в Новобирюсинске просто нет, душевая кабина подключена к бойлеру. Открыла воду – бежит кипяток. Отовсюду, кроме лейки. Да и лейкой это устройство назвать сложно – просто шланг. Пришлось выходить и умываться холодной водой из умывальника.
Завтрак тоже не задался. Плита еле грела и «всего-то» за час приготовили яичницу. Чайник нагрелся градусов до тридцати и отключился. Есть оказалось тоже нечем, вилок и ложек не было. Одолжили у соседки, которая привезла вилки с собой.
Муж рассказал, что так как в Красноярском крае лагеря «красные», администрация наворачивает режим. А в этой колонии вообще все сложно, вилки изымаются даже из комнат длительных свиданий. Хотя это – колония-поселение, а в Норильске, где муж сидел на строгом режиме до перевода в колонию-поселение, в комнатах свиданий было все необходимое и даже немного больше.
Составив список претензий, попыталась высказать их администрации учреждения. Но администрация меня просто игнорировала. Тогда решила позвонить в управление ГУФСИН в Красноярск. Выйдя за пределы колонии в дежурную часть, попросила дать мне мой мобильный телефон. На что дежурный ответил: «Радкин запретил. Сказал, что если нужно куда-то звонить, надо вернуться в лагерь и воспользоваться таксофоном». Мне, вольному человеку, за пределами колонии запретили пользоваться моим же телефоном! Оказалось, что забрать телефон я могу только прервав свидание. Что я и сделала, тут же написав заявление на новое свидание. Благо, в колонии-поселении они без ограничений.
Поняв, что хамское отношение не прекратится, а мне здесь жить целый месяц, решила навести порядок. Для начала позвонила в аппарат уполномоченного по правам человека при ГУФСИН по Красноярскому краю. Там мне ответили, что самого уполномоченного Звольской сейчас на месте нет и порекомендовали решать свои проблемы самостоятельно. Этим советом я и воспользовалась.
Дело в том, что я являюсь главным редактором СМИ «Институт проблем современного общества» (ИПСО). Написала от руки журналистский запрос с просьбой дать комментарий о нарушении прав осужденных и их родственников в колонии. Пришла в канцелярию, достала печать и проштамповала запрос на глазах изумленных сотрудниц. После чего вернулась к мужу на свидание.
Буквально через два часа набежала целая свора (другого слова подобрать не могу) женщин в погонах в количестве четырех штук. Которые принялись нас убеждать, что здесь все так и должно быть. Мои возражения, что осужденные и их родственники тоже люди и имеют законное право жить в человеческих условиях, вызвали их искреннее удивление и возмущение.
В ходе долгого сумбурного диалога ранее знакомая нам зам. по тылу Беляева наконец-то согласилась, что душ нужно починить, а лампочки вкрутить. И демонстративно сообщила, что приобретет лампочки за свой счет. Что меня несколько удивило, поскольку означало, что на складе у главного завхоза целого объединения из четырех колоний лампочек нет. Для решения оставшихся вопросов нам сказали ждать понедельника, когда вернется начальство.
То есть все выходные нам придется решать свои проблемы самостоятельно. Муж сходил в лагерь, одолжил у других осужденных переносную электроплиту, чайник, посуду, принес свои ложки и кружки.
Теперь с волнением ждем понедельника. Чем еще нас порадует администрация?

Наконец-то я отправилась на свидание к мужу. Дочь пристроена у родственников, все рабочие вопросы решены. Все нормальные люди летят в теплые края в комфортабельные отели. А я в поселок Новобирюсинск в Сибири, где всякая летающая тварь норовит откусить о тебя кусок мяса и выпить всю твою кровь. Но это ерунда, потому что я лечу к мужу, которого не видела четыре месяца, на все лето – в колонии-поселении свидания предоставляются без ограничений. Ночь на самолете, день в гостинице, еще ночь на поезде, немного на такси, и я на месте.
Два часа ждем, пока проведут досмотр, взваливаем на себя сумки и идем пешком два километра в место, определенное нам для проживания администрацией. Это здание рядом со штабом объединения ОИУ-25 ГУФСИН России по Красноярскому краю, в котором расположена комната ожидания свиданий и несколько жилых комнат.
И началось…
Обслуживающий данное помещение осужденный (по-русски говоря, уборщик), активист-помощник администрации категорически заявил мужу: «Ты здесь жить не будешь. Мне никто не звонил, идите обратно и пусть мне перезвонят сиз колонии-поселения». Отвернулся и продолжил полоскать тряпку, игнорируя нас. Мы пытались привлечь к себе внимание, на что осужденный, высказав свое явное неудовольствие, психанул, нахамил нам и побежал к более высокому начальнику. Он же помощник администрации и, несмотря на то что уборщик, по статусу явно выше другого зэка и его жены. И имеет возможность оспаривать решение отправившего нас в комнату ожидания начальника ИК-23 Кузнецова. Так и сказал: «Мне по хрену, кто вас сюда отправил, мой начальник Беляева».
Беляева – это зам. по тылу объединения. Иными словами, завхоз. Но так уж получилось, что в тот день она исполняла обязанности начальника и формально была самой главной в объединении из двух колоний строгого режима и двух колоний-поселений. Прибежав от нее, уборщик радостно сообщил, что вышестоящее начальство велело нам идти назад.
Не поняла юмора. Поэтому решила сходить к Беляевой сама. К моменту, когда нашла ее кабинет, вышеупомянутый уборщик уже забегал к ней. Без стука и без доклада. Меня это крайне удивило, поскольку недавно на мужа чуть не наложили взыскание за то, что он пытался попасть на личный прием к начальнику объединения, придя в приемные часы. Мужа не то что не пустили в кабинет, а заявили, что он вообще не имеет права находиться в помещении штаба. А здесь такая ситуация. Войдя вслед за уборщиком, я попросила его выйти и подождать снаружи. Уборщик не унимался, продолжая что-то выкрикивать из-за моего плеча.
Но разговор с Беляевой все-таки состоялся. По ее важному виду я сразу поняла, что это действительно очень большой начальник. Она это подтвердила и своими словами «главная сегодня в объединении я». И этот большой начальник, ссылаясь на то, что здании, где расположена комната ожидания, нет душа, отправила нас проживать в требующие капитального ремонта комнаты свиданий. Там якобы есть все условия.
Подойдя к дежурной части колонии-поселения, мы попросили дежурного позвонить начальнику ИК-23 Кузнецову, в подчинении которого и находится колония-поселение. Чтобы он своими глазами убедился, что условия в комнатах свиданий не соответствуют никаким требованиям.
Если вы помните, я двое суток находилась в пути. Естественно, очень устала, а уже шесть часов мы бегаем от начальника к начальнику, и никто не хочет ничего решать. Романтическое настроение было подпорчено. Мысль была одна: где бы помыться, перекусить и просто поспать.
Кузнецова мы прождали два часа, но он так и не приехал. Вместо него подъехал замполит ИК-23 Радкин. Зная о том, что комнаты для свиданий требуют капитального ремонта, мы попросили его провести обход и зафиксировать, что они не пригодны для проживания.
Почему это было важно сделать до заселения? Я не в первый раз приезжаю на свидание. И знаю, что, если не зафиксировать недостатки помещения для въезда, потом может оказаться, что это именно мы довели помещение до состояния, требующего капитального ремонта (кстати, почти так потом и вышло). А зайдя внутрь помещения и сдав телефон, ты просто лишаешься каких-либо возможностей достучаться до тюремного начальства.
Нервы были на пределе. После длительных просьб провести обход. господин Радкин (тоже большой начальник) все-таки соизволили зайти в комнаты свиданий. Но фиксировать что-либо каким-либо способом отказался. На просьбу хотя бы включить при обходе видеорегистратор, заявил: «Он нужен для других целей, он для нас, а не для вас». Хотя я-то точно знаю, что видеорегистраторы закупались именно для разрешения спорных ситуаций.
Но после восьми часов ожидания спорить сил больше не было.
Мы зашли внутрь. Душ не работал, воды в кране не было, электричества – тоже. Так я и легла спать грязная с дороги, голодная и злая.
Очень злая. Поняв, что это только начало истории, решила рассказать о ней в блоге в режиме онлайн. Продолжение следует …