30.08.2016 Эхо Москвы http://echo.msk.ru/blog/o_kiutsina/1829188-echo/

Мой муж находится в местах лишения свободы уже 8 лет. Это долго. И этого времени достаточно, чтобы изнутри ощутить, как трансформируется система. Сначала система резко начала меняться в лучшую сторону — права заключенных перестали быть пустым звуком, тюремщиков стали жестко бить по рукам за поборы, избиения, нарушение закона. А потом маятник так же резко качнулся обратно. С каждым днем усиливается ощущение беззакония и бесправия. Стали нормой бунты в колониях и забитые до смерти осужденные. Общество перестало обращать внимание на то, что в тюрьмах процветает рабство и взяточничество. Что, несмотря на снижение уровня преступности, тюремное население практически не сокращается. Что моральное и физическое унижение стало основой тюремной системы. Общество отвернулось от проблемы и предпочитает не замечать ее. Такое в нашей стране уже было. Именно так начинался ГУЛАГ.

Я рассказываю о том, что пережила сама.

Два года назад мой муж был переведен в колонию-поселение в поселок Новобирюсинский Красноярского края. Эти два года мы бились за его условно-досрочное освобождение. Безрезультатно. Администрация упорно писала в характеристике «не исключена возможность рецидива». Процедуры, чтобы обжаловать такую формулировку, не существует. И неважно, что по закону в колонию-поселение переводят только положительно характеризующихся осужденных. Которых суд при переводе уже признал не склонными к рецидиву. В этой колонии-поселении за два года рекомендации к УДО не получил ни один заключенный. Ведь сюда не отправляют сидеть «героев» «Оборонсервиса».

В колонии-поселении осужденный окончательно превращается в раба. Мало кто знает, но осужденные по закону обязаны трудиться в местах и на работах, определяемых администрацией учреждения. За зарплату в 1,5-2 тысячи рублей в месяц на руки. Без возможности отказаться, даже если заставляют работать по 12-14 часов в сутки без выходных. В колонии-поселении работа находится для каждого, ведь здесь есть возможность более свободного передвижения, чем на строгом режиме.

Мы наивно думали, что в нашей стране рабство запрещено. До тех пор, пока мужа не трудоустроили в пожарную часть и не заставили находиться на рабочем месте круглосуточно. После очередного возвращения мужа с пожара, я решила проверить, имели ли вообще право трудоустраивать пожарным человека, глухого на одно ухо из-за перенесенной контузии. Оказалось, что не имели. Когда муж обратился к тюремному начальству с заявлением о переводе на другую работу, в ответ ему сказали: «возвращайся в пожарную часть, иначе посадим за отказ от работ». И посадили. В штрафной изолятор. Сразу на 4 суток. А потом признали злостным нарушителем режима содержания и отправили в суд документы о возврате на строгий режим.

К тому времени я уже приехала из Санкт-Петербурга и стала непосредственной свидетельницей происходившего. Сначала я жила вместе с мужем на свидании. Но после моих публикаций о нарушении прав родственников осужденных в образцово-показательном Красноярском крае, тюремное начальство меня со свидания просто выгнало. Совершенно незаконно.

Пришлось переехать в гостиницу. Ждали суда. Муж написал ходатайство о привлечении меня в качестве защитника наряду с адвокатом. Причем переданное через администрацию ходатайство почему-то так и не дошло. Хорошо, что я перестраховалась и отправила копию ходатайства в суд по электронке.

Все два года, что муж находился в этом учреждении, мы воевали с администрацией. В последние полгода война перешла в «горячую» стадию. Мы выявили несколько подозрительных случаев, очень похожих на фальсификацию судебных решений путем сговора между судом, прокуратурой и администрацией исправительного учреждения. Сообщили об этом в вышестоящие судебные инстанции. Но фальсификации признаны не были. Хотя нарушений в Тайшетском суде после наших обращений стало меньше. Мы требовали от контролирующих органов пресечь в колонии беззакония. Но прокуратура, суд и другие ведомства упорно вставали на сторону тюремщиков, заявляя, что наши жалобы абсолютно беспочвенны.

В ответ на нашу правозащитную деятельность администрация колонии совершала в отношении нас незаконные действия. Мужа дважды садили в ШИЗО (штрафной изолятор) за «неуважительное обращение к сотруднику администрации», а потом — за отказ от работ. Он был признан злостным нарушителем режима содержания, на него был наложен надзор еще на два года после освобождения. Администрация незаконно лишала нас свиданий, пыталась прекратить мою журналистскую деятельность. Нам хамили, угрожали, мужа снова пытались посадить в ШИЗО под надуманными предлогами. Такого ощущения бесправия и беззакония я не испытывала ни разу в жизни. Суд о возвращении на строгий режим стал «вишенкой на торте».

За день до суда решение нам было уже известно — мужа вернут на строгий режим. Об этом нам сказал осужденный, слышавший, как судья по телефону обсуждал дело мужа и сказал: «готовьте документы Киюцина на возврат». Как вы думаете, что делал этот осужденный рядом с судьей? Ни за что не догадаетесь. Разжигал мангал. Потому что судья, приехавший в Новобирюсинск за день до суда, вместо подготовки к заседанию в рабочее время кушал шашлык. Банкет организовала администрация колонии. Приезжающие на выездное заседание в Новобирюсинск судья, прокурор и государственный адвокат все вместе живут в ведомственной гостинице, принадлежащей колонии. Где осужденные работают прислугой — убирают, топят баню, выполняют другие мелкие поручения. А сотрудники колонии подвозят продукты.

Несмотря ни что, я все-таки надеялась, что закон в нашей стране что-то значит. В день суда в 9.30 приехала к зданию штаба учреждения. Где с 10.00 должны были начать судить других осужденных. Поскольку у нас в стране судебные заседания по закону открытые, хотела поприсутствовать. Посмотреть, как суд решает судьбы людей. Но выяснилось, что к моему приезду уже все переиграли. Суд ушел внутрь колонии строгого режима, и меня туда не пустили.

Судебное заседание по делу мужа было назначено на 14.00 в колонии-поселении. Взять с собой аппаратуру для ведения записи мне запретили. Хотя за пару дней до заседания я отправила на имя председателя Тайшетского городского суда ходатайство о ведении в суде аудиозаписи согласно ст. 241 УПК РФ. Решила соблюсти формальности, чтобы наверняка не отказали в предусмотренном законом праве.

Вместо этого суд вместе с администрацией изобрели способ, как этого права меня лишить. При входе в колонию администрация учреждения отобрала ноутбук и телефон. Потом была попытка обыска — сотрудница учреждения велела мне снять лифчик. Чтобы проверить, не спрятано ли у меня записывающее устройство. Когда я с возмущением отказалась, был «милостиво» использован металлодетектор.

Войдя в судебное заседание, я первым делом подала судье Д.К. Тычкову письменное ходатайство о ведении аудиозаписи. Но судья в такой возможности отказал, сказав, что здесь режимная территория, и он не имеет права дать такого разрешения. Хотя это ложь. Судья должен был обязать администрацию учреждения устранить нарушение закона, и дать защитнику возможность вести аудиозапись.

А потом началось судилище. Я просила перенести заседание для ознакомления с материалами дела. Судья отказывал. Сначала заявил, что я знала о судебном заседании и имела возможность ознакомится с материалами раньше. Я возразила, что решение о признании меня защитником наряду с адвокатом было принято только сейчас и никаких законных возможностей ознакомиться с делом раньше не существовало. Тогда судья заявил: «Читать умеете? Суд откладывается на два часа». Нас с мужем отвели в другую комнату, дали дело. В нем оказалось «всего-то» 118 листов. Первым начал читать муж. Прошло полтора часа, а он дошел только до середины.

Я ждала своей очереди в оторопи. Как можно готовить защиту без возможности открыть законы и судебную практику, раз у меня отобрали ноутбук? Как вообще можно бороться с системой, где все заодно и все против нас? Где судья уже заранее вынес неправосудное решение?

Написала ходатайство о переносе заседания. Что готова приехать в суд в Тайшет для того, чтобы сделать копии материалов, а затем подготовить позицию для защиты. Позвала государственного адвоката, спросила, имеет ли право судья отказать в таком ходатайстве. Адвокат заявил, что судья имеет право делать все что угодно. И что нас никто не ограничивает во времени — мы можем знакомиться с материалами хоть до вечера. Адвокат ушел. А я медленно начала сползать со стула.

Дальше помню плохо. Помню, как муж нес меня на руках через всю колонию. Как кричал «вызовите скорую!». Вместо скорой приехал тюремный медик и отвез меня в поселковую больницу. Помню, что врач сказал слово «криз». Как пичкали таблетками и ставили уколы.

Через пару часов стало легче. Пошатываясь, вышла из больницы. Телефон остался запертым в сейфе в колонии. Я стояла посреди поселка и не знала, что делать дальше. Просила прохожих вызвать такси. Доехала до колонии. Но там уже все было кончено. Решение о возврате мужа на строгий режим было принято.

Муж рассказал, что судья заявил, что переносить суд не будет. Что я самовольно покинула судебное заседание. Что мое ходатайство принимать не будет, так как он не знает, кто его написал. Зачитывать другие написанные нами ходатайства судья не стал. Мужу заявил, что здесь ему не курорт.

Муж успокаивал меня, что я все равно ничего не смогла бы сделать. Что все было решено заранее. Что от нас слишком сильно хотели избавиться. Настолько, что уложились в три недели от момента поступления дела в суд до момента вынесения решения. Хотя его ходатайство об УДО рассматривали целых три месяца.

Что по другим осужденным, от которых администрация хотела избавиться, тоже было принято решение о возврате на строгий режим. И их судья засудил еще быстрее — всего за полчаса. Всех четверых. Такое решение означает, что шансов на УДО у них больше нет.

И что нам до конца срока все равно осталось всего 2 месяца. Скоро все будет кончено, скоро он будет дома. И даже до колонии строгого режима доехать не успеет, потому что напишет апелляцию.

Всего через 5 дней после принятия решения мужа спецэтапом вывезли из колонии-поселения. Одного. Остальных осужденных, которых суд вернул на строгий режим, в колонии оставили. Я не знаю, что с мужем хотели сделать. Знаю только, что оперативник, готовивший документы, сказал «да пусть его там хоть убьют».

Хорошо, что я опять перестраховалась. Скрытно от всех уехала из Новобирюсинска, вылетела в Москву и пробилась на прием к Первому заместителю директора ФСИН России. С собранными материалами о коррупции в том самом учреждении ОИУ-25, где два года находился мой муж. Который был свидетелем коррупционных схем.

Мужа не тронули. Что с остальными свидетелями, я не знаю. На связь они пока не выходят. Надеюсь, они живы и здоровы.

Продолжаю писать статьи о чудовищной несправедливости тюремной системы и о том, что Федеральная служба исполнения наказаний фактически грабит общество, выкачивая из него ресурсы и не выполняя свою основную функцию по исправлению осужденных. Продолжаю готовить материалы к работе площадки «Модернизация пенитенциарной системы» Общероссийского гражданского форума.

Потому что не хочу, чтобы в моей стране было рабство. Не хочу, чтобы кто-то еще пережил то, что пережили мы. Не хочу, чтобы кто-то испытывал такой же липкий всепроникающий страх за жизнь своего близкого человека.

Хочу, чтобы в моей стране закон и справедливость были превыше всего. И для заключенных, и для тюремщиков, и для судей. Хочу, чтобы наши дети жили в лучшем мире, чем мы. Чтобы для них страшное слово «ГУЛАГ» осталось лишь словом из старой книжки, с которым им никогда не придется столкнуться в реальной жизни.